Первый секретарь перечел приговор, и с этого момента приговоренной должен был заниматься палач; маркиза узнала
его по веревке, которую он держал; она холодно смерила его взглядом с hoi до головы и, не произнеся ни слова, протянула ему руки. Судьи один за другим стали уходить, и тут открылись взору разнообразные орудия пытки. Маркиза мужественно бросила взгляд на скамьи и кольца, причинившие столько мучений и исторгшие столько воплей, и, увидев приготовленные для нее три ведра с водой, с улыбкой обратилась к секретарю, не желая разговаривать с палачом:
— Сударь, наверное, здесь столько воды, чтобы меня утопить? Пегому что при моем росте вы, надеюсь, не собираетесь всю ее влить в меня?
Палач, не ответив ни слова, сорвал с нее накидку, а затем все остальные одежды, оставив ее совершенно нагой, и подвел к стене, где усадил на кобылу высотой два фута, используемую для обычной пытки.
Первым делом у маркизы снова спросили имена ее сообщников, каков состав яда и состав противоядия от него, но она ответила точно так же, как перед тем доктору Пиро, и только добавила: станок для пытки водой
— Если вы не верите моим словам, тело мое в вашей власти, можете его истязать.
После такого ответа секретарь дал знак палачу делать свое дело.
Тот сперва привязал ноги маркизы к кольцам, вбитым в пол на небольшом расстоянии друг от друга, потом опрокинул ее и руки закрепил в стеновых кольцах, отстоящих друг oт друга примерно на три фута. Таким образом голова ее оказалась на той же высоте, что и ноги, меж тем как туловище, подпертое кобылой, выгнулось дугой, как если бы она лежала на колесе. Дабы сильней вытянуть члены, палач повернул рукоять на два оборота, отчего ее ноги, находящиеся примерно в футе от колец, приблизились к ним на шесть дюймов.
Здесь мы вновь прервем наш рассказ, чтобы воспроизвести протокол:
"На малой кобыле во время вытягивания она несколько раз повторила:
— О Господи, я умираю, умираю, хотя сказала всю правду.
Ей влили воды (Вливание воды производилось следующим образом: возле палача стояли четыре чайника, вмещающих каждый но две с половиной пинты воды для обычного допроса, и восемь чайников той же емкости для чрезвычайного, что составляло при обычной пытке десять, а при чрезвычайной двадцать пинт воды, каковую пытаемого и вынуждали проглотить; палач держал в руке рог, вмещающий полный чайник; этот рог он вставлял в рот пытаемому и после каждых двух с половиной пинт давал несколько секунд передышки, чтобы тог мог признаться; если же он продолжал запираться, пытку продолжали, пока не опорожняли все чайники. Часто случалось, что пытаемый сжимал зубы, препятствуя в гой мере, в какой мог, пытке; тогда палач большим и указательным пальцами зажимал ему нос, пытаемому приходилось открыть рот, чтобы вздохнуть, и палач, воспользовавшись этим, вставлял ему рог.
Французская пинта равнялась 0,93 л. (Примеч. автора.), она сильно дернулась, задрожала и произнесла следующие слова:
— Вы убиваете меня.
Спрошенная о сообщниках, ответила, что таковых у нее не было, кроме одного, который десять лет назад попросил у нее яду, чтобы избавиться от жены, но что этот человек давно уже умер.
Ей влили воды, она несильно дернулась, но говорить не пожелала.
Ей влили воды, она несильно дернулась, но, судя по виду, говорить не желала.
Спрошенная, почему, коль скоро у нее не было сообщников, она писала из Консьержери Пенотье, прося его сделать для нее все, что в его возможностях, и напоминая, что ее и его интересы в этом деле совпадают.
Ответила, что у нее никогда не было сведений, что Пенотье был в сговоре с Сснт-Круа по части ядов, и сказать противное значило бы солгать перед своей совестью; поскольку же в шкатулке Сент-Круа нашли записку, касающуюся Пенотье, и поскольку она его часто видела с Сент-Круа, то подумала, что дружба между ними могла бы привести и к продаже яда; в таковом сомнении она решила написать ему, по притом как если бы это было и вправду, полагая, что оный поступок не может пойти ей во вред; Пенотье либо состоял в сообщничестве с Сент-Круа, либо нет, и ежели он состоял, то подумал бы, что маркиза сможет его выдать, и потому сделал бы все, чтобы вырвать ее из рук правосудия, а ежели не состоял, то оставил бы письмо без внимания, вот и все.
Ей вновь влили воды, она сильно задергалась, но сказала, что на этот предмет не может показать ничего другого, кроме того, что уже показала, потому как в противном случае поступила бы против совести”.
На этом обычная пытка была завершена: маркиза выпила уже греть того количества воды, которой, как она сказала, вполне достаточно, чтобы утопить ее; палач прервался, чтобы подготовиться к чрезвычайной пытке. Вместо кобылы высотой в два фута он подсунул ей под спину кобылу в три с половиной фута, отчего изгиб ее тела еще усилился, но так как при этой операции длина веревок не была увеличена, члены ее вытянулись еще сильней, и веревки гак впились ей в щиколотки и запястья, что потекла кровь; пытка продолжалась, прерываемая только вопросами секретаря и ответами допрашиваемой. Что же касается криков, то их, казалось, никто не слышал.
"Во время вытягивания на высокой кобыле она несколько раз промолвила:
— Боже мой, вы же меня разорвете! Господи, прости меня! Господи, смилуйся надо мной!
Спрошенная, не желает ли она сказать ничего другого насчет своих сообщников.
Отвечала, что ее могут убить, но солгать и тем погубить свою душу не заставят.
Вследствие чего ей влили воды, она встрепенулась, задергалась, но ничего говорить не пожелала.
На требование открыть составы ядов и соответствующих им противоядий.
Сказала, что не знает, какие субстанции входят в их состав, единственно помнит, что входят туда жабы; что Сент-Круа никогда не открывал ей этого секрета; впрочем, она думает, что он не сам их составлял, а делал их ему Глазе; припоминается ей также, что некоторые из них являются просто-напросто очищенным мышьяком;
чю же касается противоядия, ей известно только молоко. а другого она не знает, и Сент-Круа ей говорил, что, если при первых признаках отравления выпить чашку молока вместимостью в стакан, можно ничего не бояться.
Спрошенная, имеет ли она что-нибудь добавить.
Ответила, что сказала все, что знала, и что теперь ее могут убить, но ничего больше из нее не вытянут.
Посему ей влили воды, она слабо дернулась, сказала, что умирает, другого же ничего не пожелала говорить.
Ей влили воды. она сильно содрогнулась, дернулась, по говорить не стала.
Ей опять влили воды, она не стала дергаться, а громко простонала:
— Господи! Господи! Смерть моя пришла! Иного же ничего говорить не стала. После чего, не причиняя ей боле вреда, ее отвязали, сняли с козел и обычным порядком отнесли к огню”.
У этого огня, то есть лежащей на пыточной подстилке возле камина в комнате тюремного смотрителя, и нашел ее доктор Пиро; не чувствуя в себе сил перенести подобное зрелище, он попросил у маркизы разрешения покинуть ее и пойти отслужить мессу, чтобы Господь ниспослал ей терпения и мужества. Как видно, достойный доктор не зря молился.
При одной из модификации этой пытки жертву сперва наполняли водой, а потом подвешивали за ноги и били по наполненному животу. при слишком усердных палачах вода текла изо рта истязуемого с примесью крови, а то и просто разрывая желудок. Две последние картинки работы Г.Пичарда из комикса "Кровавая графиня" как раз иллюстрируют такую пытку.
В ряде случаев в воронку клали полотняную ленту и лили воду, ток которой заставлял ленту проникать в пищевод, иногда вместо ленты использовали полотняную трубку, по которой медленно вливали воду, что приводило к раздуванию и удушению жертвы. Если этого было недостаточно, материю вытаскивали, вызывая внутренние повреждения, а затем вставляли опять и процесс повторялся.
Описание такой пытки есть в приведенном на сайте прекрасном рассказе "Четыре дня страданий", отрывок из которого, посвященный данной пытке приводится ниже:
Теперь он направился прямо к прекрасной Диане, которая вскрикнула от ужаса, видя его. Она забила ногами, пытаясь вырваться, но солдаты заломили ее бедные руки и вытолкнули в темный коридор. Ее привели в достаточно просторную комнату двумя этажами ниже уровня земли. Воздух внутри пропитался едким запахом кала, мочи и рвоты, тусклый свет чадящего масляного светильника освещал камеру пыток. В центре застенка была лестница, лежавшая на двух больших бочках. Прямо под ней проходила сточная канава, заполненная грязной водой и человеческими испражнениями. Диану грубо подтолкнули к лестнице и опрокинули на нее. Ей прижали руки к бокам и всю опутали толстой веревкой. Стежки больно впились в тело, опоясав ее поверх плеч, врезавшись в груди, обвив каждую ногу развели в стороны бедра и, спустившись ниже, притянули каждую лодыжку к ступенькам лестницы. На ее голову одели деревянную коробку, открытую сверху, сделавшую невозможным ее любое движение. Широкая кожаная лента легла на лоб и плотно прижала ее голову к основанию короба.
Подойдя к беспомощной пленнице, Джаспер снова принялся ее допрашивать. Несчастная не знала ответа ни на один из них, да и вообще не понимала половины того, о чем ее спрашивали. Палач кивнул подручному, тот подошел к скрученной женщине и засунул ей в ноздри две деревянные грушевидные затычки, так что теперь та могла дышать только через рот. Второй подручный достал большую воронку и попытался засунуть ее трубку в рот допрашиваемой, но та стиснула зубы и попыталась сопротивляться. Усмехнувшись, Джаспер стал у ее разведенных бедер и так сильно ущипнул ее за клитор, что Диана заорала от боли. Она все еще не позволяла запихнуть себе в рот воронку и истязатель продолжал крутить и сдавливать это нежнейшее место женщины, пока она не сдалась. Обезумев от боли, красавица открыла рот и подручный глубоко втолкнул туда воронку. Джаспер приказал ей глубоко вдохнуть и через воронку полился первый кувшин воды. У несчастной Дианы не было выбора. Если бы она не стала глотать всю эту воду, она бы захлебнулась. Она пила и пила текущую из воронки воду, вот уже больше литра, пока, наконец, кувшин не опустел. Задыхаясь, пленница кашляла и отплевывалась, горло ее пылало, она хрипло, с трудом дышала.
Прошло минут десять. Джаспер решил, что она оправилась от пытки и вновь начал задавать ей вопросы. Молодая узница только плакала и умоляла о пощаде. Когда подручный поднял новый кувшин с водой, она рванулась изо всех сил и стиснула зубы, не давая засунуть воронку. Джаспер вновь впился в ее клитор, но она продолжала упорствовать. Тогда он схватил железные щипцы и со всей силой сжал этот чувствительный бугорок, тело допрашиваемой выгнулось дугой и обмякло, из ее уст вырвался душераздирающий крик. Полубесчувственной жертве разжали рот и воткнули воронку. В этот раз вода хлынула прежде, чем она успела вдохнуть воздух. Ее глаза выкатились из орбит, лицо побагровело, она захлебывалась и кашляя пыталась выплюнуть душившую ее воду. Внезапно ее щеки посинели и она безвольно распростерлась на лестнице. Палач выдернул воронку, опасаясь, как бы женщина не задохнулась. Ее оставили в покое, корчась и хрипя, она широко раскрытым ртом пыталась вдохнуть побольше воздуха.
пытка водой в сочетании с полледро
Когда ее оставили в покое, ожидая чтобы она пришла в себя, чья-то мягкая ладонь ласково коснулась лица несчастной. Это была Госпожа Ипграйв, которая прижавшись губами к ее уху шепнула, что упираться бессмысленно, это приведет только к лишним мукам и унижениям. Когда истязуемая увидела очередной кувшин с водой, она покорно открыла рот и позволила запихнуть в него воронку. Она глубоко вдохнула и начала глотать, хлынувшую ей в глотку воду. Теперь вода проходила заметно легче, но к этому моменту она выпила уже почти шесть литров и ее желудок болезненно растянулся. Она чувствовала, как к ее горлу подступает рвота, но очень быстро поняла, что с заткнутыми ноздрями ей не удастся извергнуть распиравшую ее жидкость.
Когда палачи зачерпнули из стока четвертый кувшин, несчастная жертва взмолилась о пощаде, но Джаспер сказал, что они не прекратят пытку, пока она не назовет имена мятежников. Диана не сопротивлялась, но ее живот был настолько раздут, что малейший глоток вызывал мучительную боль. Узница с трудом заставляла себя проглотить, заливавшую горло воду, чтобы не захлебнуться. Растянутый до неимоверных размеров желудок, давил на диафрагму и мешал ей дышать.
Когда перед ее глазами появился пятый кувшин она уже не смогла сделать вдох, как делала это раньше. Ей показалось, что поток воды бесконечен, задыхаясь и корчась от дикой боли в переполненном желудке и пылавшем горле, она глотала и глотала. Кашляя и задыхаясь, она почувствовала, как сильная струя мочи брызнула между ее бедер и полилась в сток под лестницей, откуда палачи набирали кувшины.
Шестой, седьмой и восьмой кувшины превратили допрос в жуткую агонию. Она корчилась и вопила, как грешники в аду. Ее чудовищно раздутый живот был как на девятом месяце беременности, ей с трудом удавалось сделать крошечный глоток воздуха. Ее лицо посинело, вены на шее вздулись, глаза были выпучены, широко разинутым ртом, она, словно выброшенная на берег рыба, ловила воздух, при каждом вдохе из ее ободранного горла вырывались жуткие хрипы.
Джаспер сделал последнюю попытку выбить из нее имена заговорщиков, скрутив ей сосок он пригрозил, что прибегнет к еще более жестоким пыткам, если она не прекратит запираться. Корчась от боли, Диана прерывающимся голосом попросила прикончить ее. Джаспер принес льняную полосу, сантиметров пять шириной и около полутора метров длиной, на ее конце он завязал крепкий узел. Подняв воронку, заплечных дел мастер засунул туда узел и еще сантиметров двадцать этой льняной полосы. Диана попыталась не дать засунуть ей в рот воронку с узловатой лентой, но подручный зверски рванул зубчатыми клещами ее левую грудь, заставив женщину захлебнуться страшным воплем и воронку благополучно воткнули ей в рот.
Пытка маркизы де Бренвиллье
Девятый кувшин воды полился через воронку, глотая воду, Диане пришлось проглатывать и эту странную ленту, устремившейся с током жидкости ей в глотку, а затем в пищевод. По телу юной мятежницы прошла страшная судорога, глаза вылезли из орбит, вены на шее набухли, словно толстые веревки, казалось они вот-вот лопнут. Когда кувшин опустел, началась новая пытка. Она хрипела и задыхалась, судорожно кашляла, воздух едва проходил сквозь заполнившую ее горло, пищевод и желудок, мокрую ткань. Она проглотила почти все полтора метра, так что снаружи оставался лишь небольшой конец, сантиметров двадцать длиной. Пару минут спустя ее лицо стало багрово-синюшным, как у повисшего в петле висельника, грудь задыхающейся женщины часто вздымалось, соски отвердели от удушья. Она корчилась, веревки врезались в ее тело, почти до крови обдирая нежную кожу, все мышцы напряглись точно струны, сведенные мучительными конвульсиями. Как только она начала впадать в забытье, Джаспер схватил за оставшийся снаружи конец ленты и медленно начал вытаскивать ее из горла мученицы.
Диана широко раскрыла свои чудесные изумрудные глаза, они выкатились из орбит, ей показалось, что ее начали выворачивать наизнанку. Выползавшая из ее рта ткань была пропитана кровью, и, вот наконец, узел рванул ее глотку и вышел наружу. Задыхаясь и кашляя, она в первые секунды не могла сделать ни единого глотка воздуха, слюна текла из ее рта, она разевала рот ловя воздух. Беспомощная жертва была почти в полуобморочном состоянии и оглядевший ее лекарь велел немедленно прекратить пытку, иначе узница не доживет до утра.
Ничего не соображающую женщину волоча за ноги, протащили по коридору, ее живот был раздут, как на последнем месяце беременности, распахнув дверь камеры ее, точно мешок швырнули рядом с потерявшим сознание мужем. Жжение в ее вывернутых плечах нельзя было даже сравнить с жуткой болью в переполненном животе и чудовищную ломоту в почках и пояснице. Ее приковали к стене за руки и оставили в темноте, безвольно повисшую на цепях. Придя в себя, она провела много мучительных минут, пытаясь избавиться от воткнутых в ноздри затычек. Наконец ей удалось сжав губы и выдохнув изо всех сил вытолкнуть одну из них. В ушах стреляло. Как только она смогла дышать через нос, ее желудок напомнил о себе и изо рта распятой забила мощная струя рвоты. Следующие три часа ее беспрерывно рвало, бесконечным поток текла моча, пока она не почувствовала, что наконец-то опорожнилась от насильно влитой в нее жидкости.
|
